Многие плакали. Одна женщина в молитве со слезами изливала свою радость и благодарение Богу, ибо исполнилась наконец молитва ее сердца — о единстве верующих». (В.Ф.Марцинковский. Записки верующего. Новосибирск, 1994, с.с.224–225, 236) — Прим. О.Д.

Переломанные позвонки

Распалась связь времен,

Зачем же я связать ее рожден? Эти слова принца Датского люди повторяют всегда в переломные эпохи, когда нежданно рушатся вековые устои, — и хочется судорожно ухватиться за падающие бревна и связать, починить разрушенное ураганом…

Век мой, зверь мой,

Кто сумеет заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеить

Двух столетий позвонки, — писал в 1922 году замечательный поэт Осип Мандельштам.

Если исключить из стихов Мандельштама притяжательное местоимение (свою кровь обновленцы берегли), то раскол представлял собою такую попытку — склеить переломанные революцией позвонки двух столетий (вместе крови употреблялась красная краска). Правы ли они были?

«Нет», — ответим мы.

«Нет, — подхватят атеисты, — нет, то, что умерло, того не воскресишь», — и тоже ошибутся, потому что истина не может ни умереть, ни устареть. Но именно поэтому ее нельзя поддерживать политическими сделками и компромиссами.

«Я с трудом понимаю, чего они хотят», — сказал (как нам передавали) недавно один из читателей этой работы.

Отвечаем: мы хотим, чтобы люди всегда и во все времена искали Истину — Правду потому, что только Правда дает жизнь и насыщает, все остальное есть отрава, трупный яд. Мы преклоняемся перед теми обновленцами, которые искали Истину, то к ней приближаясь, то удаляясь от нее. Мы презираем тех из них, кто искал сделок, компромиссов, политических выгод. (Увы! это иной раз были одни и те же лица!)

Мы восхищаемся, когда христиане соединяются во имя борьбы за истину (такое соединение возможно и даже необходимо). Мы презираем тех христиан, которые пресмыкаются перед коммунистами только потому, что они завоевали власть.

Союз христиан с социалистами может быть лишь свободным, идейным, не вынужденным обстоятельствами, при наличии доброй воли с обеих сторон, и Истина должна быть превыше всего. В любом случае христианин не может пользоваться нечистоплотными, коварными, жестокими методами — иначе он не христианин. Но большинство людей, примкнувших к расколу в 1922 году, меньше всего думали об Истине, — они думали о том, чтоб чинить «переломанные позвонки» — отсюда тот вечный кисло-сладкий, тухлый привкус пошлости, который примешивается ко всем речам и декларациям обновленческих деятелей.

Особый интерес представляет в этом смысле провинциальный раскол. Провинция в карикатурном виде повторяла то, что происходило в Петрограде и Москве.

Вот перед нами город Калуга. Местный епископ Феофан Туляков в июне признал ВЦУ и возглавил новое Епархиальное управление, в котором главную роль играл живоцерковный протоиерей Некрасов. 29 августа 1922 года, после съезда «Живой Церкви» и протестов Антонина, епископ объявил о неканоничности ВЦУ — и здесь возникла автокефалия.

О дальнейшем ходе событий пусть расскажут сами живоцерковники — передаем слово о. Некрасову.

Вот перед нами его статья «Из церковной жизни нашего города», подписанная «Епархиальное управление» и напечатанная в местной газете 9 сентября 1922 года.

«Ну а вы, близорукие собратья-иереи? — обращается почтенный пастырь к калужскому духовенству. — Не за ваши ли права ратует Высшее Церковное Управление, не вас ли хочет «Живая Церковь» освободить из-под векового гнета «князей церкви»? Забыли, что ли, вы, как ваших прадедов по капризу епископов пороли в архиерейских управлениях, как ваших отцов публично ставил на колени епископ Григорий, как вас самих архиерей Георгий величал ослами и дураками? А вы опять в этот хомут лезете. Видно, кто уж холопом родился, тому господином не быть. Одумайтесь, близорукие. Ведь мы переживаем единственный исторический момент — другой, может быть, и не наступит.

Заканчивая настоящее сообщение, мы хотели бы остановить внимание широкой публики на одном досадном для нас совпадении обстоятельств.

29 августа было собрание священников для информирования их о работах Московского Синода, а в ночь на 2 сентября были произведены следственною властью обыски и аресты у епископа и некоторых священников. Феофановские «лампадки» сейчас же приписали эти аресты проискам священников, не подписавших протест (против «Живой Церкви»). И теперь с легкой руки этих кликуш о том же трубит весь город и нас ругают на все корки.

Положим, что по пословице «Брань на вороту не виснет», — но, друзья, будьте хоть капельку логичны. «После того не значит причина того», — гласит элементарное логическое правило… Стыдно, друга, руководствоваться бабьей логикой каких-то психопаток». (Калужская коммуна, 1922, 9 сентября, № 203, с.2–3)

Мы здесь ставим точку, так как рядом с этими бессмертными по своей пошлости строками любой комментарий был бы слишком бледен…

Столь же шумно и нескладно, со скандалами и подтасовками, прокатился раскол и по другим градам и весям земли русской.

Вот перед нами город Харьков — юридическая столица Украины, на самом же деле в то время (по культуре и жизненному укладу) типичный русский губернский университетский город.

Здесь, как мы говорили выше, возник еще в 1921 году «раскол до раскола». Его представителем был Лебедянский иерей Константин Смирнов — один из самых оригинальных и причудливых людей, которых имело когда-либо в своих рядах русское духовенство. Будучи магистром философии, обладая критическим и пытливым умом, О.Константин считал себя учеником и последователем знаменитого богослова М.М.Тареева. Сидя в своем Лебедянском кабинете, о. Константин исписывал горы бумаги, производя (вслед за своим учителем), настоящую революцию в богословии, — чего, разумеется, никто не замечал. Больший эффект производили его литургические реформы, о которых мы говорили выше и за которые он попал под запрещение в священнослужении. К сожалению, по страстности своего характера наш богослов, иной раз сходя с заоблачных высот философии, употреблял такие приемы, от которых содрогнулся бы его учитель М.М.Тареев. Считая почему-то главным виновником своих злоключений Харьковского кафедрального протоиерея о. Тимофея Буткевича (известного секто-веда и духовного писателя), о. Константин обрушивал на него каскады самого язвительного красноречия, обличая его, наряду с другими грехами, в… табакокурении.

В мае состоялась встреча Лебедянского Савонаролы с архиепископом Нафанаилом, при которой присутствовал о. Тимофей Буткевич. Беседа началась со следующего диалога:

«О. Смирнов. Мы не хотим говорить в присутствии этого нечестного человека.

Архиепископ. Спокойнее, спокойнее…

Смирнов (волнуясь). Владыко, пусть выйдет отсюда этот мерзавец.

Архиепископ. Не трогайте старика.

Смирнов. Владыко, я не могу говорить в присутствии этого взяточника, пьяницы и мерзавца. (Буткевич, не вынеся таких комплиментов, уходит)». (Коммунист, Харьков, 1922, 1 июня. Впоследствии было перепечатано в «Известиях».)

К.Смирнов, однако, отказался признать ВЦУ, поэтому в первые же месяцы раскола он был оттеснен на задний план. Заправилой «церковной реформы» стал некий мирянин, никому дотоле не известный «гражданин Захаржевский», который был назначен (Бог знает почему) уполномоченным ВЦУ по Харьковской области. После того как ему удалось привлечь на свою сторону прот. Красовского и еще несколько человек из местного духовенства, образовалось местное «епархиальное управление», отстранившее от власти архиепископа, который вскоре (вместе со всей верхушкой харьковского духовенства) был арестован и предан суду «за контрреволюцию».

Затем Харьков был осчастливлен радостным известием: ВЦУ назначило в Харьков нового архиерея — живоцерковного трибуна прот. Алексия Дьяконова, одного из главных оруженосцев Красницкого, выступавшего на съезде группы «Живая Церковь» с докладом «О контрреволюционности черного епископата».