Народ: — Господи, помилуй.
Священник: — Благословляющий благословляющих Тебя, Господи, и освящающий надеющихся на Тебя, спаси народ Твой и благослови достояние Твое. Полноту Твоей Церкви сохрани, освяти любящих красоту Твоего храма. Ты их прославь божественною Твоею Силою и не оставь нас надеющихся на Тебя. Даруй мир Твоему миру, Твоим Церквам, священникам и всему Твоему народу, ибо всякое доброе даяние и всякий совершенный дар нисходит свыше от Тебя, Отца светов, за то и воссылаем Тебе славу и благодарение и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу, теперь и всегда и во веки веков.
Народ: — Аминь.
Да будет имя Господне благословенно отныне и до века. (Трижды.)
Священник: — Благословение Господне на вас, Того, благодатию и человеколюбием, теперь и всегда и во веки веков…
Народ: — Аминь.
Священник: — Слава Тебе, Христе Боже наш, слава Тебе.
Народ: — Слава и ныне. Господи, помилуй. (Трижды.) Благослови.
Священник: Обычный отпуск.
Народ: Многолетие».
(Главлит № 8189, Москва. Тираж 5 000. Типография Моск. полиграфического и-та. Б.Лубянка, 16).
Ветер форточку приоткрыл, Не задев остального здания. Он подслушать, верно, хотел Твои подошедшие воспоминания. Светлов М. «Рабфаковке»
Закат обновленчества
А. Краснов Из воспоминаний
Кавказ. Пятигорск. Горы. Там воздух чист и небо близко, а далеко, далеко внизу — муравейник: маленькие, маленькие люди…
Я вхожу в горы, одинокий, усталый и больной… Как хоррошо в горах ранней весной: солнце над головой, а под ногами хрустит снег. И отчётливо и ясно встают в голубоватой дымке давно ушедшие, полузабытые, замолкшие навсегда.
………………………………
1938 год. Над Россией пролетел ураган. Огромные опустошения произвел он во всех областях. Особенно пострадала Русская Православная Церковь: десятки иерархов, тысячи священников, огромное количество верующих мирян — ушли из жизни. Ежовщина уничтожила подавляющее большинство русского духовенства. Девяносто пять процентов церквей, существовавших в 20-е годы, были закрыты, и огромное количество их было снесено. Самое понятие «церковь» в умах большинства населения звучало анахронизмом. Незапрещенная официально, Церковь практически была нелегальной организацией, так как малейшее соприкосновение с «церковниками» считалось верным признаком политической неблагонадежности, со всеми вытекающими отсюда последствиями (а последствия были страшные).
«Церковники и сектанты пытаются отравить ядом религии наших детей. Дадим отпор враждебной работе церковников и сектантов», — этот лозунг, выдвинутый впервые в майские дни 1937 года, неизменно появляется среди других лозунгов ЦК ВКП (б) в майские и октябрьские дни на протяжении четырех лет — с 1937-го по 1941-й годы.
Обновленчество разделило судьбу всей Православной Церкви. Власти в это время совершенно перестали делать какое-либо различие между представителями церковных ориентации.
«Мавр сделал свое дело — мавр может уйти», — этими словами одного из персонажей шиллеровской трагедии «Заговор Фиеско в Генуе» можно охарактеризовать официальную линию по отношению к обновленцам в те годы.
В 1937–1938 годах были арестованы и физически истреблены наиболее видные лидеры обновленчества: Петр Блинов — глава сибирских обновленцев, Петр Сергеев — обновленческий митрополит Ростовский, Василий Челябинский — обновленческий глава Урала. Еще раньше, в 1934 году, был арестован вскоре умерший в заключении Александр Иванович Боярский — виднейший лидер обновленчества, в последние годы своей жизни митрополит Иваново-Вознесенский. В эти годы обновленчеству был нанесен удар в самое сердце: в 1935 году последовал «самороспуск» Синода. Единственным духовным центром обновленчества с этого времени является митрополит Виталий Введенский — бывший председатель Синода. По инициативе проф. Зарина (своего секретаря), митрополит Виталий принимает пышный титул «Первоиерарха Московского и всех православных церквей в СССР». Ему присваивается небывалый титул: «Ваше первосвятительство», и к его имени прилагается эпитет: «первосвященнейший». Однако вся эта внешняя помпа не может скрыть той парадоксальной ситуации, в которой очутилось обновленчество. Ярые противники единоличной власти и сторонники «соборного начала» вынуждены отныне перейти сами к единоличному управлению.
В том же, правда, положении находилась и Православная Патриаршая Церковь, возглавляемая митрополитом Сергием. Власти считали в это время неприемлемым любой коллективный орган церковного управления — соратники Ежова приходили в ужас при одном слове «соборное» управление и совершенно так же, как купчиха у Островского, падали в обморок при слове «жупел».
Однако с ликвидацией Синода отпадал всякий осмысленный повод для раскола, и отныне вся церковная распря сводилась к борьбе лишь за власть между двумя иерархами. Впрочем, мало кто думал в это время о церковных разногласиях. Уцелевшему духовенству было не до теоретических споров. С другой стороны, резкое сокращение храмов исключало возможность выбора для верующих: ходили в тот храм, который уцелел в данной местности, причем принадлежность этого храма к той или другой ориентации определялась чисто случайными факторами. В Средней Азии, на Северном Кавказе и на Кубани все без исключения храмы были обновленческими просто в силу инерции — такими они стали в 20-х годах, благодаря умелой работе местных деятелей. В России, наоборот, обновленческие храмы попадались лишь изредка, а в Сибири (после ареста Петра Блинова) обновленческая организация фактически распалась.
В Москве после 1937 года было семь обновленческих храмов — Воскресенский собор в Сокольниках, Старо-Пименовская церковь и все Московские кладбища (Ваганьковское, Дорогомиловское, Пятницкое, Калитниковское и Даниловское) да несколько церквей в пригородах. Засилие обновленческих церквей на московских кладбищах было остатком тех славных времен, когда обновленцы находились в фаворе: тогда кладбища были даны им на «кормление» и были главной статьей дохода в бюджете обновленческой церкви.
В Ленинграде, после массового закрытия церквей, оставались после 1937 года от былого обилия обновленческих храмов лишь две церкви-Спасо-Преображенский собор и небольшая церковка на Серафимовском кладбище.
В обновленческой иерархии также произошли большие и важные изменения: большинство иерархов было арестовано, другие иерархи тихо и скромно ушли на покой и сидели тише воды — ниже травы, по глухим углам, больше всего на свете желая, чтобы про них забыли. В это время происходит совершенно скандальный уход из церкви знаменитого обновленческого деятеля Николая Федоровича Платонова.
Н. Ф. Платонов в 30-е годы начинает занимать в обновленческой иерархии более заметное место и не только спорит за влияние с А. И. Введенским, но уже оттесняет его на задний план. Еще будучи до 1934 года архиепископом Лужским — викарием Ленинградской митрополии — Н. Ф. Платонов держит в своих руках все нити Ленинградской епархии. Будучи настоятелем Андреевского собора на Васильевском острове, Николай Федорович по-прежнему огромной популярностью пользуется среди народа. Снискав жгучую ненависть среди приверженцев строгого православия, которые говорят о нем как об агенте ГПУ и о предателе Церкви, он тем не менее является кумиром для огромной массы прихожан Андреевского собора. Настоятель служит почти каждое воскресение и каждый праздник. Его ораторский талант достигает в это время своего зенита, и его яркие и эмоциональные речи волнуют слушателей. Его ораторское мастерство все совершенствуется. Если раньше Платонов во время речи не всегда соблюдал определенную меру, доходя в конце речи до истошного крика, то теперь ритм его речи становится все более четким и ясным. Он является в это время хозяином своего темперамента — и пламенные концовки его речей не имеют больше крикливых интонаций. Путем упорной роботы над собой Платонов в это время преодолевает свои природные дефекты: гнусавость и шепелявость, его голос звучит во время проповеди мужественно и энергично, лишь в отдельные моменты, по тому напряжению, с которым произносятся отдельные фразы, внимательный слушатель чувствует, как трудно оратору преодолевать свой природный порок речи.